Неточные совпадения
Волостной
голова, писарь,
сельский старшина — всё приятели.
На конце стола курил люльку один из
сельских десятских, составлявших команду
головы, сидевший из почтения к хозяину в свитке.
На селе, однако ж, ее вечерние похождения были уже всем известны. При встречах с нею молодые парни двумысленно перемигивались, пожилые люди шутили. Бабы заранее ее ненавидели, как будущую
сельскую «сахарницу», которая способна отуманить
головы мужиков. Волостной писарь однажды прямо спросил:"В какое время, барышня, вы можете меня принять?" — а присутствовавший при этой сцене Дрозд прибавил:"Чего спрашиваешь? приходи, когда вздумается, — и вся недолга!"
Чтобы достигнуть этого, надобно прежде всего ослабить до минимума путы, связывающие его деятельность, устроиться так, чтобы стоять в стороне от прочей «гольтепы», чтобы порядки последней не были для него обязательны, чтобы за ним обеспечена была личная свобода действий; словом сказать, чтобы имя его пользовалось почетом в мире
сельских властей и через посредство их производило давление на
голь мирскую.
Все это Калинович наблюдал с любопытством и удовольствием, как обыкновенно наблюдают и восхищаются
сельскою природою солидные городские молодые люди, и в то же время с каким-то замираньем в сердце воображал, что чрез несколько часов он увидит благоухающую княжну, и так как ничто столь не располагает человека к мечтательности, как езда, то в
голове его начинали мало-помалу образовываться довольно смелые предположения: «Что если б княжна полюбила меня, — думал он, — и сделалась бы женой моей… я стал бы владетелем и этого фаэтона, и этой четверки… богат… муж красавицы… известный литератор…
— Отличиться хочется? — продолжал он, — тебе есть чем отличиться. Редактор хвалит тебя, говорит, что статьи твои о
сельском хозяйстве обработаны прекрасно, в них есть мысль — все показывает, говорит, ученого производителя, а не ремесленника. Я порадовался: «Ба! думаю, Адуевы все не без
головы!» — видишь: и у меня есть самолюбие! Ты можешь отличиться и в службе и приобресть известность писателя…
Так дело шло до начала двадцатых годов, с наступлением которых, как я уже сказал и прежде, над масонством стали разражаться удар за ударом, из числа которых один упал и на
голову отца Василия, как самого выдающегося масона из духовных лиц: из богатого московского прихода он был переведен в
сельскую церковь.
С раннего утра передняя была полна аристократами Белого Поля; староста стоял впереди в синем кафтане и держал на огромном блюде страшной величины кулич, за которым он посылал десятского в уездный город; кулич этот издавал запах конопляного масла, готовый остановить всякое дерзновенное покушение на целость его; около него, по бортику блюда, лежали апельсины и куриные яйца; между красивыми и величавыми
головами наших бородачей один только земский отличался костюмом и видом: он не только был обрит, но и порезан в нескольких местах, оттого что рука его (не знаю, от многого ли письма или оттого, что он никогда не встречал прелестное
сельское утро не выпивши, на мирской счет, в питейном доме кружечки сивухи) имела престранное обыкновение трястись, что ему значительно мешало отчетливо нюхать табак и бриться; на нем был длинный синий сюртук и плисовые панталоны в сапоги, то есть он напоминал собою известного зверя в Австралии, орниторинха, в котором преотвратительно соединены зверь, птица и амфибий.
«Тут, — писал племянник, — больной начал бредить, лицо его приняло задумчивое выражение последних минут жизни; он велел себя приподнять и, открывши светлые глаза, хотел что-то сказать детям, но язык не повиновался. Он улыбнулся им, и седая
голова его упала на грудь. Мы схоронили его на нашем
сельском кладбище между органистом и кистером».
Влево от левых ворот в той же ограде находилась прекрасная
сельская церковь, куда по воскресеньям приходили крестьяне с женами и дочерьми в пестрых платках, со множеством живых цветов на
голове.
«Благодарим тебе, создателю», — читает на ходу, с трудом пробираясь между скамейками,
Сельский, но никому даже и в
голову не придет перекреститься…
Затем Иван Архипович мотнул
головой на образ и буркнул: «Молитву!»
Сельский совершенно тем же тоном, каким сейчас рапортовал, прочел «Преблагий господи».
Сельский отрицательно покачал
головой и хотел уйти из-за доски. Но Буланин ухватился за его рукав и еще настойчивее пристал к нему. В конце концов твердость
Сельского не выдержала, тем более что у него самого, по-видимому, чесался язык поделиться секретом.
Преподаватель (его звали Иваном Архиповичем Сахаровым) выслушал это, изобразивши всей своей нескладной фигурой вопросительный знак над маленьким
Сельским, который поневоле должен был задирать
голову кверху, чтобы видеть лицо Сахарова.
Вот и храм: небольшая
сельская церковь переполнилась людьми и воздух в ней, несмотря на довольно высокий купол, стал нестерпимо густ; солнце било во все окна и играло на хрусталях горящего паникадила, становилось не только тепло, но даже жарко и душно,
головы начинали болеть от смешанного запаха трупа, ладана, лаптя, суконной онучи и квашеной овчины.
И оба пешехода вдруг вздрогнули и бросились в сторону: по дороге на рысях проехали два десятка казаков с пиками и нагайками, с
головы до ног покрытые снегом. Мужики сняли шапки и поплелись по тому же направлению, но на полувсходе горы, где стояли хоромы, их опять потревожил конский топот и непривычный мирному
сельскому слуху брязг оружия. Это ехали тяжелою рысью высланные из города шесть жандармов и впереди их старый усатый вахмистр.
Я говорил, как плохой актер говорит заученный монолог, и мерзко было на душе… Мне вдруг пришла в
голову мысль: а что бы я сказал ей, если бы не было этой спасительной
сельской учительницы, альфы и омеги «настоящего» дела?
Всею
головою Толстой уходит в самую разностороннюю деятельность, — занимается
сельским хозяйством, работает в качестве мирового посредника, вызывая злобу и доносы дворянства; главным же его делом теперь становится народная школа.
Когда он приезжал на следствие,
головы, старосты и приказчики угощали его отборными
сельскими яствами на убой и питиями до положения.
Посмотришь на
сельских праздниках, — пьяный мужик за углом клети замертво валяется в ужасном виде:
голова проломлена, кровь бьет из носу и ушей.
И я як вернулся знову до себя в постель, то лег под одеяло и враз же ощутил в себе такое благоволение опочить, что уже думал, будто теперь даже вci ангелы божии легли опочивать на облачках, як на подушечках, а притомленные
сельские люди, наработавшись, по всему селу так храпят, що аж земля стогнет, и тут я сам поклал
голову на подушку и заплющил очи…